Добросовестность и злоупотребления при осуществлении исключительных прав Опубликовано в журнале Патенты и лицензии. Интеллектуальные права. – № 9. –2014. – С. 49–60

  В статье поднимаются проблемы злоупотребления исключительными правами, в связи с этим рассматривается судебная практика Республики Казахстан в данной сфере, а также исследуются вопросы соотношения принципа добросовестности и злоупотребления правами в теории и на практике.

  Ключевые слова: добросовестность, злоупотребление, шикана, исключительные права, причинение вреда, товарный знак, средства индивидуализации

  Как известно, право одного лица заканчивается там, где начинается право другого. Это абстрактные пределы осуществления гражданских прав.

  А.П. Сергеев считает, что осуществление гражданских прав не должно нарушать прав и охраняемых законом интересов других лиц. Наличие подобного требования продиктовано тем очевидным обстоятельством, что права различных субъектов в обществе теснейшим образом переплетены и взаимосвязаны. Осуществляя свои права, субъект должен считаться с тем, что другие лица являются обладателями аналогичных или смежных прав, которые точно так же признаются и охраняются законом1   .

  Добросовестность в любых гражданских правоотношениях всегда предполагается, это основополагающий принцип, на основе которого строятся все частноправовые отношения. Таким образом, это норма поведения лица в любых гражданско-правовых отношениях, другое дело, как определять критерии добросовестности.

  Многие ученые, пытаясь провести  соотношение добросовестности и недобросовестности, а также злоупотребления нередко обращаются к западной практике и законодательству2   . Однако, по нашему мнению, нужно исходить из отечественных реалий и уровня развития частноправовых отношений в Казахстане.

    Гражданское законодательство РК устанавливает ряд требований, в частности, в соответствии с пунктом 2 статьи 5 ГК РК при невозможности использования аналогии закона в указанных в данной статье случаях права и обязанности сторон определяются, исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства и требований добросовестности, разумности и справедливости (аналогия права). Более того, пункт 4 статьи 8 ГК РК предписывает гражданам и юридическим лицам действовать при осуществлении принадлежащих им прав добросовестно, разумно и справедливо, соблюдая содержащиеся в законодательстве требования, нравственные принципы общества, а предпринимателям - также правила деловой этики. Эта обязанность не может быть исключена или ограничена договором. Добросовестность, разумность и справедливость действий участников гражданских правоотношений предполагаются1   .

  Добросовестность одна из самых очевидных проблем в договорной практике, часто контрагенты, заключая соглашение, пытаются воспользоваться пробелами в договоре или законодательстве при исполнении своих обязательств.

  Недобросовестность может выражаться в сознательном пренебрежении чужими интересами ради собственной выгоды, то есть это – поведение злонамеренное по отношению к другим лицам. Недобросовестность нередко смешивают с виновностью в нарушении обязанностей, но это – различные, хотя и пересекающиеся понятия. Виновность связана с нарушением конкретной юридической обязанности. Недобросовестность же может охватывать поведение, прямо не являющееся юридическим долженствованием2   .

  Е. Богданова пишет, что под принципом добросовестности следует понимать сложившуюся в обществе и признанную законом, обычаями или судебной практикой систему представлений о нравственном поведении лица при приобретении, осуществлении и защите прав, а также при исполнении обязанностей3   .

  Таким образом, совершенно очевидно, что представления о добросовестности складываются в обществе и приобретают некие правовые формы: обычаи, правовые нормы. Это как раз-таки тот классический случай, когда моральные и правовые нормы, сопутствуя друг другу, тем самым перестают быть просто социальными нормами, они вовлекаются в правовую форму, становясь императивом для участников гражданских правоотношений.

  По мнению Д.Н. Гладких, добросовестность как принцип гражданского права является пределом осуществления прав и нормой исполнения обязанностей. Осуществление субъективных прав и исполнение обязанностей должно происходить таким образом, чтобы не наносить ущерба правам и законным интересам других участников правоотношений, то есть в данном случае принцип добросовестности требует внимательного и уважительного отношения к правам и законным интересам других лиц1   . При этом автор в договорной практике отмечает, что добросовестность в объективном значении означает верность договору, учет интересов сторон договора, уважение к согласованному обязательству, следование ему, надлежащее выполнение того, что было согласовано сторонами, в частности  осуществление той цели, к которой стремились стороны, вступая в договор2   .

   Разумность и доброкачественность являются оценочными понятиями, синонимом разумности называют осмысленность, а синонимом добросовестности – доброкачественность3   .

  Д.Н. Гладких пишет, что с объективной стороны разумность определяется как целесообразность, приемлемость; добросовестность – как следование общепризнанным стандартам поведения с учетом интересов других лиц. С субъективной стороны разумность характеризует интеллектуальные способности лица; добросовестность - знание или незнание лица об определенных фактах4   .

  Очевидно, что в условиях диспозитивности норм гражданского законодательства и свободы усмотрения сторон добросовестность и разумность - это неотъемлемые основы всего гражданского оборота, это абсолютная презумпция всех гражданских правоотношений не только в теоретическом плане, но и в практическом. И любые отклонения  от этих норм должны пресекаться, а лица, допустившие это, должны нести ответственность.

  Вполне справедливыми кажутся вопросы, задаваемые В.А. Микрюковым: «Не станут ли принцип добросовестности «дышлом», при помощи которого судьи смогут «поворачивать» закон так, как это необходимо для ограничения конкретного субъективного права? Не обратится ли предполагаемое благо доброй совести в действительное зло: в произвол и субъективизм суда, рост коррупции, страх и бегство иностранных инвесторов, в утрату веры людей в закон и справедливость?»5   

  Ответом на данный вопрос и должны стать практика делового оборота и складывающиеся на ее основе и в результате добросовестного поведения участников гражданского оборота правила делового оборота, деловые обыкновения и деловые обычаи. Невозможно предусмотреть все нормы, которые бы урегулировали абсолютно все гражданские правоотношения, дабы не допустить такого произвола. Гражданское право предполагает свободу волеизъявления и усмотрения действий, это не публичная отрасль права, когда существует императивный посыл. Суды должны при принятии решений исходить прежде всего из добросовестной практики делового оборота, что уже объективно позволит определять добросовестность либо недобросовестность.

  Отвечая на вопрос, нужно ли признать добросовестность генеральным принципом гражданского права, считаем это однозначным и необходимым, именно на данном принципе должны строиться гражданско-правовые отношения.

  Нередко добросовестность и злоупотребление правом сопутствуют друг другу, и прежде чем определить их соотношение, необходимо исследовать понятие злоупотребления правом.

  Нарушение общих пределов субъективного гражданского права иногда называют злоупотреблением правом1   .

  По мнению В.П. Грибанова, злоупотребление правом есть особый тип гражданского правонарушения, совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им принадлежащего ему права, связанный с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения2   . Ученый считал, что использование термина «злоупотребление правом» представляется не только возможным, но и необходимым по следующим основаниям: во-первых, когда речь идет о неисполнении или ненадлежащем исполнении обязанности, то вполне применим термин «нарушение обязанности». При недозволенном осуществлении субъективного права нельзя сказать, что в данном случае мы имеем дело с нарушением права.  Термин «нарушение права» в случаях недозволенного неприменим. Во-вторых, невозможно в данном случае также и использование термина «осуществление права в противоречии с его назначением», так как недозволенное осуществление права, выходит за рамки этого понятия. Недозволенное осуществление права может состоять  как в осуществлении права в противоречии с его назначением в социалистическом обществе, так и в использовании достижения цели недозволенных средств, равно как и превышение пределов предоставленных управомоченному лицу средств его защиты. В-третьих, невозможным представляется в данном случае также и использование термина  «недозволенное осуществление права»,  так как это понятие отражает лишь объективную сторону составов названных правонарушений. В-четвертых, едва ли правильно относить слова «во зло», входящие  в понятие злоупотребление правом с поведением умышленным. Злоупотребление правом представляет собой зло уже потому, что в данном случае право используется управомоченным лицом  в ущерб интересам общества и отдельных его членов, то есть по объективному характеру такого поведения управомоченного лица, по его противоправности1   .

  При этом существует и иная позиция. Так, к примеру, А.Е. Шерстобитов полагает, что злоупотребление правом  является гражданским правонарушением, характеризующимся следующим образом: во-первых, с объективной точки зрения всегда имеется конкретная форма осуществления субъективного гражданского права, не соответствующая цели, с которой субъективное гражданское право предоставляется участникам соответствующих гражданских правоотношений; во-вторых,  с субъективной точки зрения злоупотребление правом  представляет собой виновное действие. При этом различают две формы злоупотребления правом: в первом случае – шикана – действие, которое было совершено с исключительным намерением причинить вред другому лицу; во-втором случае – действие, которое было совершено без исключительного намерения причинить вред, однако оно объективно причиняет вред другому лицу, например, по неосторожности; в-третьих, лицо, допускающее злоупотребление правом, является обладателем субъективного гражданского права, потерпевшим  при злоупотреблении правом должно было быть лицо, отличное от обладателя субъективного гражданского права, которому в результате ненадлежащего  осуществления данного права был нанесен ущерб; в-четвертых, в отсутствие вредных последствий считается, что злоупотребление правом не имело место; в-пятых, необходимо наличие причинно-следственной связи между конкретной формой использования субъективного гражданского права, несовместимой с целью, с которой это субъективное право было предоставлено его обладателю, с одной стороны, и причинением вследствие этого ущерба потерпевшему, с другой стороны2   .

  Между злоупотреблением и гражданским правонарушением существует очень тонкая разница, поскольку в тот момент, когда лицо, злоупотребляя своим субъективным правом, допускает нарушение своей обязанности, то возникает факт гражданско-правового нарушения. При этом злоупотребление всегда осуществляется с негативным умыслом, как-то: причинение вреда, ограничение конкуренции и пр.

   Пункт 5  статьи 8 ГК РК гласит, что не допускаются действия граждан и юридических лиц, направленные на причинение вреда другому лицу, на злоупотребление правом в иных формах, а также на осуществление права в противоречии с его назначением. В случае несоблюдения требований, предусмотренных пунктами 3- 5   статьи 8 ГК РК, суд может отказать лицу в защите принадлежащего ему права1   .

  Статья 10 ГК РФ к формам злоупотребления правом, в частности, относит шикану, осуществление права в целях ограничения конкуренции, использование доминирующего положения на рынке. Шикана – действия, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому2   . То есть шикана не тождественна злоупотреблению правом, это одна из его форм.

  Проводя исследование соотношения понятий добросовестности и злоупотребления правом, С. Яковлева приходит к выводу, что ученые пытаются интерпретировать принцип добросовестности через недобросовестное поведение, которые он запрещает, а запрет злоупотребления правом – также через само запрещенное поведение. Таким образом, от рассмотрения юридических конструкций они переходят к философским рассуждениям о морально-этическом содержании того или иного поведения, о добре и зле3   . Автор также считает, что ответ на данный вопрос не дает и судебная практика4   . Анализ зарубежного законодательства и доктрины, позволяют автору сделать вывод, что принцип добросовестности и запрет злоупотребления правом во всех рассмотренных им правопорядках являются близкими юридическими конструкциями. Запрет злоупотребления правом служит не только превентивной нормой, которая вступает в действие только тогда, когда злоупотребляющая сторона обращается за судебной защитой (возражение на иск)5   .  

  Безусловно, добросовестность и злоупотребление правом по своему значению понятия достаточно близкие друг к другу. Они соотносятся как данность и следствие нарушения этой данности, вместе с тем, здесь существует весьма тонкая грань между злоупотреблением правом и нарушением права, их конечно же путать нельзя, и если злоупотребление правом несет за собой нарушение, то такое нарушение должно иметь правовые последствия для самого нарушителя. При этом не следует забывать, что существуют понятия добросовестный приобретатель и недобросовестный приобретатель, разница в данных понятиях состоит в том, что знало ли либо могло ли знать лицо о недобросовестности приобретения своего права.

  Нередко происходят нарушение принципа добросовестности и злоупотребления при осуществлении исключительных прав.

  Напомним, исключительное право – это абсолютное субъективное имущественное право, заключающееся в монопольном использовании на законном основании объекта интеллектуальной собственности (далее – ИС) его обладателем, и подлежащее защите.

  Исключительным правам присущи следующие признаки:

 Это абсолютные права, характеризующиеся монополией субъекта на осуществление этих прав владельцем;

 Действие этих прав ограничено сроком и территорией;

 Содержание составляют правомочия по использованию объектов ИС, которые могут передаваться как полностью, так и частично;

 Это права только на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации товаров, работ и услуг;

 Являются оборотоспособными;

 Присущ принцип исчерпания;

 Применяются специальные меры защиты и охраны, установленные законодательством РК.

   Часто такие злоупотребления возникают в отношении товарных знаков. Приведем пример из практики судов.

  АО «КК» подало в Апелляционный совет Комитета по правам интеллектуальной собственности Министерства юстиции РК возражения против регистрации на имя АО «Р» товарного знака «Kara-cum» (транслитерация на кириллице «Кара-кум») по свидетельству № 5120 в 30 классе МКТУ в отношении такого вида товаров, как конфеты. В обоснование возражений указано, что обозначение «Кара-кум» вошло во всеобщее употребление как обозначение шоколадных конфет согласно рецептуре № 124, составленной в СССР для шоколадных конфет, и является общепринятым термином. Этот термин должен являться неохраняемым элементом товарного знака.

  Решением Апелляционного совета от 16 мая 2006 г. возражения АО «КК» против регистрации товарного знака «Kara-cum» за АО «Р» по 30 классу МКТУ в отношении такого вида товара, как конфеты, удовлетворены.

  АО «Р» обжаловало решение Апелляционного совета и приказ председателя Комитета. В обоснование поданного заявления указано, что словесному обозначению «Kara-cum» предоставлена охрана в отношении указанных в заявке товаров 30 класса МКТУ, а именно наименование кондитерских изделий: карамель, конфеты, ирис, восточные сладости, мармелад, печенье, вафли, драже, жевательная резинка. Рецептура № 124, на которую сделана ссылка в решении Апелляционного совета, при выдаче свидетельств на товарные знаки отношения к наименованию кондитерских изделий не имеет. В настоящее время каждый изготовитель кондитерских изделий разрабатывает свою рецептуру и сам ее утверждает.

  АО «Р» на основании договора от 15 декабря 2004 г. об уступке товарного знака приобрело у ОАО «А» товарный знак «Kara-cum», зарегистрированный по свидетельству № 5120 с приоритетом от 11 октября 1996 г. в отношении товаров 30 класса МКТУ. Указанный договор зарегистрирован Комитетом 31 января 2005 г.

  Решением суда г. Астаны от 21 февраля 2007 г. заявление АО «Р» оставлено без удовлетворения.

  Суд при рассмотрении дела пришел к выводу о том, что оспариваемое обозначение (наименование конфет) в Казахстане до регистрации 13 февраля 1997 г. на имя АО «К» с приоритетом от 11 октября 1996 г. (затем последовательно на АО «А» и на АО «Р») не являлось товарным знаком. Оно являлось обозначением хорошо известной в СССР с 50-х гг. прошлого столетия торговой марки конфет. Тогда не существовало независимых производителей. Собственником и производителем всего было государство, и необходимости в регистрации товарных знаков на конкретную фабрику не было.  Обозначение, являющееся предметом судебного спора, в течение многих лет характеризует не столько производителя, сколько сам продукт. Конфеты «Кара-кум» изготавливались по единой рецептуре, обладали индивидуальным набором свойств, индивидуальными вкусовыми качествами и приобретенной в течение многих лет узнаваемостью и репутацией.

  Регистрируя товарный знак на одного производителя, можно ввести потребителя в заблуждение.  

  АО «Р» не оспаривает, что не оно первым ввело в гражданский оборот конфеты с таким названием или придумало торговое название «Кара-кум» для конфет.

  Суд пришел к выводу о том, что на момент подачи заявки АО «К» в октябре 1996 г. имелся запрет на регистрацию в качестве товарного знака обозначения «Кара-кум», поскольку это обозначение являлось неохраноспособным в силу того, что вошло во всеобщее употребление.