А.Е. Дуйсенова

Как известно, правоотношения лизинга могут быть опосредованы как двумя договорами: купли-продажи и аренды лизингового имущества, так и одним договором лизинга, заключаемым с участием лизингодателя, лизингополучателя и продавца. Кроме того, на практике правоотношения, складывающиеся в сфере финансового лизинга, не ограничиваются исключительно договорными (гражданско-правовыми) отношениями, а зачастую включают финансовые, инвестиционные, налоговые, таможенные и иные правоотношения.

Как отмечает М.К. Сулейменов, «в литературе проблема правоотношений изучается, как правило, через отдельное правоотношение. Даже анализируя ту или иную сферу правового регулирования, часто исследуют отдельные правоотношения, упуская из виду то, что любая сфера функционирует только благодаря определенной системе правоотношений, что ее можно и должно рассматривать как единый процесс, опосредствуемый системой правовых отношений»<1>. Высказанное замечание справедливо и по отношению к лизингу, поскольку большинство авторов, исследуя проблемы правового регулирования договора лизинга, обращают внимание на обязательственные правоотношения, вытекающие из договора лизинга и договора купли-продажи, не пытаясь вскрыть механизм взаимодействия между правоотношениями в целом, возникающими в сфере финансового лизинга.

По мнению отдельных авторов, придерживающихся взгляда на договор лизинга как самостоятельный институт гражданского права, спорным является само наличие структуры договорных связей. Так, например, Ю.С. Харитонова пишет: «В результате того, что законодатель вслед за доминирующей доктриной рассматривает лизинг как два самостоятельных договора, возникает ситуация, когда юристы говорят о структуре договорных связей в соглашении о поставке как обязательстве в пользу третьего лица. Однако такая правовая теория оставляет за рамками своего рассмотрения отношения между лизингодателем и лизингополучателем, что, по нашему мнению, недопустимо»<2>. Однако, на наш взгляд, такое утверждение не бесспорно, поскольку система правовых отношений при лизинге – это объективно существующее явление, независящее от воли того или иного исследователя.

Как справедливо отмечает К.М. Ильясова, «одной из проблем формирования лизинговых отношений является проблема формирования структуры договорных отношений, возникающих в процессе передачи предмета лизинга пользователю»<3>. Между тем использование системного подхода к исследованию правоотношений лизинга позволит, на наш взгляд, решить ряд спорных вопросов, касающихся, в частности, проблемы определения правовой природы договора лизинга, проблемы соотношения договора лизинга и договора купли-продажи, а также субъектного состава договора лизинга как сделки и др. Для решения вопроса о том, что должно служить исходным моментом для анализа системы правовых отношений – одно отдельное отношение или два, М.К. Сулейменов, используя выработанное в общей теории систем понятие элементарной структуры, в качестве таковой предлагает рассматривать правовые отношения с участием третьих лиц. По его мнению, «появление в отношениях третьего лица свидетельствует о том, что возникает уже не одна, а две правовые связи, образующие систему. С помощью третьих лиц в сложную структуру объединяются не только договорные, но и иные правоотношения»<4>.

Прежде чем приступить к исследованию системы правоотношений лизинга, на наш взгляд, необходимо уточнить соотношение договора как юридического факта (сделки) и договора как правоотношения. Не углубляясь в сложные вопросы определения понятия и сущности договора, заслуживающие быть предметом самостоятельного научного исследования, отметим, что как в цивилистической науке, так и в законодательстве имеет место многоплановое понимание договора. В связи с этим М.К. Сулейменов обращает внимание на то, что «термин «договор» употребляется в гражданском законодательстве в различных значениях: юридический факт, из которого возникает обязательство; само это договорное обязательство; документ, которым оформлено договорное обязательство»<5>. По мнению Б.В. Покровского, «по своей природе и по содержанию договор как юридический факт и договор как правоотношение имеют ряд общих черт. Оба они представляют волевые идеальные феномены, входящие в общественную практику, но вместе с тем существенно отличающиеся от реально практических действий и практических материальных отношений как юридическая возможность и реальная действительность»<6>.

М.И. Брагинский, рассматривая понятие договора-сделки, пишет, что «договоры в их качестве сделки, не отличаясь от других юридических фактов, не имеют содержания. Им обладает только возникшее из договора-сделки договорное правоотношение. При этом, как и в любом другом правоотношении, содержание договора составляют взаимные права и обязанности контрагентов»<7>.

Исследуя хозяйственные обязательства, М.К. Сулейменов отмечает, что «вследствие неразрывной связи хозяйственно-договорного обязательства как правоотношения и хозяйственного договора как основания возникновения данного правоотношения они часто смешиваются, и хозяйственный договор называют правоотношением. Вполне допустимо использовать термин «договор» применительно к правоотношению, имея в виду, что речь все-таки идет о договорном обязательстве. Серьезнее обстоит дело тогда, когда доказывается многозначность понятия договора и возможность его существования и как юридического факта, и как правоотношения»<8>. Высказывая сомнения в бесспорности подобного подхода, М.К. Сулейменов приводит мнение Б.В. Покровского, который в одной из монографий<9> договор как правоотношение рассматривает фактически как договорное обязательство, поскольку, по мнению М.К. Сулейменова, анализируя договор как правоотношение, использует понятие прав и обязанностей в обязательстве. Точка в данном вопросе была поставлена с принятием в 1994 г. Общей части нового Гражданского кодекса, согласно п. 1 ст. 379 которого из договора могут возникнуть обязательственное, вещное, авторское или иное правоотношение. Таким образом, из договора как юридического факта (сделки) могут возникнуть не только обязательственное правоотношение, но и вещное, авторское или иное правоотношение. Следует отметить, что в гражданском законодательстве других стран СНГ договор по-прежнему связывается только с обязательственными отношениями<10>.

В связи со сказанным необходимо обратить внимание еще на одно важное обстоятельство. Те из авторов, которые все-таки признают обоснованным использование структурного подхода к анализу правоотношений в сфере финансового лизинга, тем не менее ограничивают круг исследования рассмотрением исключительно договорных связей. Так, например, В.В. Витрянский пишет: «Если же говорить о лизинговых отношениях в целом, то они представляют собой не единую трехстороннюю сделку, а сложную структуру договорных связей, состоящую из договоров двух типов: договора купли-продажи лизингового имущества, заключаемого между продавцом и лизингодателем, а также собственно договора лизинга, заключаемого между лизингодателем (как собственником лизингового имущества) и лизингополучателем… Указанные правоотношения, имеющие сложную структуру договорных связей, существуют в условиях кодифицированной системы российского гражданского права, поэтому источники их регулирования отнюдь не ограничиваются правовыми актами и нормами о лизинге»<11>.

Между тем, по мнению М.К. Сулейменова, «неверным было бы сведение правовых связей сложной структуры только к отношениям с участием третьих лиц. Система правовых, и в частности договорных связей, как правило, состоит не только из двух отдельных связей, но и трех, четырех и т.д. Например, в капитальном строительстве существует система договорных связей между заказчиком, генеральным подрядчиком и всеми субподрядчиками… включает отношения по проектированию, материально-техническому обеспечению, кредитованию строительства и т.п. Наконец, можно говорить о системе правовых связей в капитальном строительстве, включая сюда не только договорные, но и административные, финансовые, земельные и другие отношения»<12>. На наш взгляд, применительно к финансовому лизингу также можно говорить о системе правовых, а не только договорных связей. Такая система будет включать в себя в качестве центральных (основных) отношений – гражданско-правовые (договорные) отношения (это отношения с участием третьих лиц, вытекающие из договора лизинга и договора купли-продажи лизингового имущества, либо комплекс двусторонних обязательственных отношений, возникающих из договора лизинга, заключенного с участием продавца), а также финансовые, налоговые, таможенные, инвестиционные и другие отношения.

Одна из особенностей договора лизинга как одного из видов договоров имущественного найма (аренды) заключается в том, что из договора лизинга возникают не только обязательственные отношения лизинга (как вида имущественного найма) между лизингодателем и лизингополучателем, но и после передачи продавцом непосредственно лизингополучателю имущества, являющегося предметом договора лизинга, во временное владение и пользование возникает вещное право аренды на это имущество. Как отмечает С.В. Скрябин, «применительно к договору имущественного найма в цивилистической доктрине всегда выделялись несколько ключевых проблем: вещная или обязательственно-правовая природа договора, отличительные особенности права нанимателя от обладателя вещного права пользования, существенные условия договора найма и другие. По сути, самой принципиальной проблемой является ответ на вопрос: отношения найма имеют вещно-правовую или обязательственно-правовую природу. И именно от ответа на этот вопрос зависит законодательное регулирование отношений найма»<13>.

Высказывание М.К. Сулейменова о необходимости четкого разграничения двух правоотношений, возникающих в связи с залогом или арендой, будет абсолютно справедливым и в отношении договора лизинга. Так, по его мнению, здесь возникают два правоотношения: «одно внутреннее – обязательственное, – между арендодателем и арендатором, второе внешнее – вещное – между арендатором и всеми третьими лицами (в том числе собственником вещи), которые обязаны не вмешиваться в осуществление арендатором своего вещного права на вещь, взятую им в аренду»<14>. Основываясь на сформулированных им признаках вещных прав, право на арендованную вещь М.К. Сулейменов относит к категории вещных прав лиц, не являющихся собственниками (ограниченных вещных прав). В этой группе прав владение не как одно из правомочий права собственности, а как элемент других вещных прав возникает на основе договора, по которому собственник добровольно передает собственность во временное владение и пользование. В данном случае владение не имеет самостоятельного значения, поскольку арендатор берет вещь главным образом для того, чтобы пользоваться ею. Таких владельцев, по мнению М.К. Сулейменова, можно назвать титульными договорными владельцами<15>. Наделение лизингополучателя не только правом пользования, но и правом владения предметом лизинга имеет принципиальное значение, поскольку в данном случае он получает возможность не только извлекать полезные свойства из переданного имущества, но и выступать в качестве его титульного договорного владельца. Лизингополучатель, являясь титульным владельцем имущества, полученного им по договору лизинга, имеет право его защиты от неправомерных посягательств со стороны третьих лиц теми вещно-правовыми способами, которые законом обычно предоставляются собственнику. Так, например, в соответствии со ст. 7 Закона о финансовом лизинге лизингополучателю обеспечивается защита его права на предмет лизинга наравне с защитой права собственности. Лизингополучатель имеет право предъявлять иски и иным образом защищать принадлежащие ему права от своего имени в период действия договора лизинга. Кроме того, наделение лизингополучателя статусом титульного владельца позволяет законодателю при рассмотрении вопроса, связанного с правом собственности на предмет лизинга, использовать право следования, которое является одним из основных признаков вещного права. Так, в соответствии с п. 6 ст. 5 Закона о финансовом лизинге переход права собственности, хозяйственного ведения и оперативного управления на сданное в лизинг имущество к другому лицу не является основанием для изменения или расторжения договора лизинга.

Напомним, что еще одна особенность договора лизинга заключается в том, что в настоящее время в республике не существует унифицированного подхода к практике формирования структуры лизинговых договорных связей. Связано это с тем, что при лизинге отношения между лизингодателем, продавцом и лизингополучателем, как правило, оформляются при помощи двух взаимосвязанных договоров: договора купли-продажи (между лизингодателем и продавцом) и договора лизинга (между лизингодателем и лизингополучателем). В то же время ст. 13 Закона допускает возможность оформления обязательств между лизингодателем, продавцом предмета лизинга и лизингополучателем одним договором лизинга.

В связи с указанными выше особенностями возникает закономерный вопрос: является ли договор лизинга двусторонним или все-таки это трехсторонняя сделка? Следует отметить, что в юридической литературе имеются многочисленные сторонники как первой<16>, так и второй<17> позиций. По мнению второй группы исследователей, к числу которых можно отнести таких ученых, как Е.В. Кабатова, Ю.И. Свядосц, И.А. Решетник, А.П. Белов, Ю.С. Харитонова и др., лизинг рассматривается как трехсторонний договор, в котором принимают участие лизингодатель, лизингополучатель и продавец, каждый из которых имеет свои права и несет свои обязанности, что позволяет некоторым из авторов говорить о возникновении неизвестного гражданскому праву нового типа многостороннего обязательства. В своих работах вышеназванные исследователи, как правило, не раскрывают правовой природы многосторонних сделок, пытаясь лишь путем отнесения договора лизинга к числу таковых объяснить роль продавца в договорных правоотношениях лизинга. Как отмечает Н.П. Журавлев, «отличительной чертой многосторонних сделок является то, что они характеризуются односторонней направленностью интересов сторон, участвующих в совершении сделки. В сделках, опосредующих обмен, как известно, интересы сторон всегда противоположны по направленности. Это предполагает и наличие у сторон противоположных прав и обязанностей по данной сделке, а также противоположных действий сторон во исполнение сделки»<18>. Анализируя особенности договора лизинга и договора купли-продажи, можно прийти к выводу, что каждая из сторон (лизингодатель и продавец в обязательстве купли-продажи, а также лизингодатель и лизингополучатель в обязательстве лизинга) имеет противоположные по своей направленности интересы, которые не приобретают характер односторонне направленных (единых для всех трех участников) даже в том случае, когда договор лизинга заключается с участием продавца.

В настоящее время в российской юридической литературе одним из последних наиболее полных и всесторонне глубоких исследований проблем правового регулирования договора лизинга является монография Ю.С. Харитоновой «Договор лизинга». Подвергая тщательному правовому анализу имеющиеся в российской юридической литературе взгляды на субъектный состав правоотношений, вытекающих из договора лизинга, она приходит к выводу о том, что «если представить лизинг как единое целое, становится ясно, что в лизинге присутствуют, условно говоря, три участника, права между которыми распределены особым способом, однако в силу единого сложного обязательства нет как такового традиционного обязательства в пользу третьего лица. Квазидоговоры аренды и поставки выступают при лизинге как взаимосвязанные обязательства. Они переплетаются между собой и образуют единый юридический состав, порождающий единое правоотношение»<19>. При этом, рассматривая особенности правового регулирования договора лизинга по законодательству РФ, она пишет: «можно даже признать, что в юридико-техническом смысле договор лизинга урегулирован как договор в пользу третьего лица»<20>.

Нетрудно заметить, что предложенная Ю.С. Харитоновой концепция опирается на спорное, с нашей точки зрения, утверждение о возможности существования в гражданском праве сложного многостороннего лизингового обязательства, сторонами которого являются лизингодатель, лизингополучатель и продавец. Кроме того, подвергая критике имеющийся в цивилистической литературе подход к рассмотрению правоотношений лизинга с точки зрения исследования структуры договорных связей, Ю.С. Харитонова договором в пользу третьего лица в одних местах работы называет договор купли-продажи, в других же – договор лизинга, что, на наш взгляд, принципиально неверно. Следует отметить, что концепция сложного многостороннего правоотношения, предложенная в свое время В.К. Мамутовым и В.В. Лаптевым, являющимися сторонниками концепции хозяйственного права как самостоятельной отрасли права, неоднократно подвергалась критике. Так, по мнению М.К. Сулейменова, «признание единого сложного суперобязательства ничего не дает, потому что все равно возникает необходимость рассматривать каждое двустороннее обязательство отдельно»<21>.

Что касается основанной на данной концепции точки зрения о необходимости признания лизинга трехсторонней сделкой, то, по мнению В.В. Витрянского, «взгляд на договор лизинга или так называемую лизинговую сделку (то есть совокупность договоров, включающую договор купли-продажи лизингового имущества и договор его аренды) как на трехстороннюю сделку не укладывается в существующее в гражданском праве (и в законодательстве, и в доктрине) представление о гражданско-правовой сделке. Две самостоятельные двухсторонние сделки: купли-продажи и аренды – даже при самой тесной их взаимосвязи никак не могут образовать третью сделку, сторонами которой являлись бы субъекты двух названных самостоятельных договоров»<22>.

К числу сторонников точки зрения о двустороннем характере договора лизинга можно отнести С.И. Климкина, М.С. Уакпаева, В.В. Витрянского, В.С. Мартемьянова, О.М. Козырь, А.А. Иванова и других ученых. В то же время, как отмечает В.В. Витрянский, «те, кто придерживается точки зрения о двустороннем характере договора лизинга, по-разному объясняют участие в этом обязательстве продавца, на которого возложено исполнение обязанностей по передаче лизингового имущества лизингополучателю, и наделение последнего соответствующими правами требования к продавцу»<23>. Суть различных подходов, как нам представляется, заключается в том, что авторы для объяснения участия продавца в правоотношениях лизинга используют различные виды обязательств с участием третьих лиц.

По мнению М.К. Сулейменова, «такая проблема, как сложная структура договорных связей, практически не может быть решена без определения правового положения третьих лиц в обязательственных отношениях»<24>. В качестве основания для разграничения сторон и третьих лиц М.К. Сулейменов предлагает использовать критерий принадлежности к отношению, принятому за исходное. Так, «в силу этого отношения с участием третьих лиц характеризуются наличием двух правоотношений: одно – исходное внутреннее (между сторонами); второе – внешнее, устанавливающее связи с третьими лицами… Третье лицо является вполне самостоятельной полноправной стороной в правоотношении, которое мы рассматриваем как внешнее. И если именно это правоотношение мы возьмем как внутреннее, то первое правоотношение превращается во внешнее, а противоположная сторона данного правоотношения становится третьим лицом»<25>. При этом, по его мнению, такая условность выступления в роли третьего лица или стороны может иметь значение при выборе аспекта исследования той или иной системы правоотношений при урегулировании законодателем определенного круга общественных отношений<26>. Напомним, что в соответствии со ст. 270 ГК участниками обязательства являются стороны (должник и кредитор) и третьи лица, в качестве которых выступают лица, связанные обязательствами или иными правоотношениями с одной из сторон обязательства. В данной статье в гражданское законодательство вводится новый термин, которого не было раньше и которого нет в гражданских кодексах других стран – членов СНГ, – «участники обязательства»<27>.

Как отмечает М.И. Брагинский, «связи с участием третьих лиц являются не только широкими, но и многообразными. Это вызывает необходимость определенным образом классифицировать статус третьих лиц применительно к характеру правоотношений, в которых они участвуют, и прежде всего к договорам, выступление в которых третьих лиц особенно важно»<28>. В соответствии с предложенной М.К. Сулейменовым классификацией третьих лиц в системе гражданско-правовой науки можно выделить следующие группы правовых отношений с участием третьих лиц и, соответственно, правовых норм и институтов, регулирующих отношения с участием третьих лиц: 1) представительство, 2) в правоотношениях собственности, 3) в обязательственных правоотношениях, 4) в авторских правоотношениях, 5) в наследственных правоотношениях<29>. В рамках темы настоящей статьи наибольший интерес представляет третья группа правоотношений с участием третьих лиц, которая, по мнению М.К. Сулейменова, может быть классифицирована на две группы отношений в зависимости от того, какими нормами ГК осуществляется их регулирование.

Признавая определенную условность выступления в роли третьего лица или стороны, в зависимости от того, какое из двух взаимосвязанных правоотношений брать за внешнее, а какое – за внутреннее, разные ученые при анализе правоотношений лизинга используют следующие два вида обязательств с участием третьих лиц: 1) договор в пользу третьего лица и 2) исполнение обязательства третьим лицом (перепоручение должником исполнения третьему лицу и переадресование исполнения, то есть возложение кредитором обязанности на третье лицо). По мнению Е.А. Суханова, «в финансовом лизинге друг с другом одновременно связаны фактически все три стороны (участники) и любое из возникающих здесь договорных обязательств можно представить как обязательство с участием третьего лица»<30>. Так, например, А.А. Иванов отмечает, что «арендодатель по договору лизинга возлагает исполнение части своих обязанностей на продавца по договору купли-продажи (п. 1 ст. 313 ГК РФ), причем имеет место особый случай перепоручения исполнения, при котором перед кредитором (арендатором) в силу прямого указания закона становится ответственным исполнитель (продавец). В свою очередь, договор купли-продажи предстает перед нами как договор в пользу третьего лица – арендатора (ст. 430 ГК РФ)»<31>. Иными словами, в первом случае вышеназванный автор за основное правоотношение берет обязательственное правоотношение, возникающее из договора лизинга, сторонами которого являются лизингодатель и лизингополучатель, за внешнее – правоотношение между лизингодателем и продавцом лизингового имущества. В результате используется конструкция исполнения обязательства третьим лицом, а именно возложение исполнения обязательства лизингодателем на продавца, который и выступает третьим лицом по отношению к правоотношению, возникающему из договора лизинга. При этом во втором случае А.А. Иванов предлагает по отношению к договору купли-продажи использовать конструкцию договора в пользу третьего лица. В таком случае за основное правоотношение необходимо брать обязательственное правоотношение, возникающее из договора купли-продажи, за внешнее – правоотношение, возникающее из договора лизинга, между лизингодателем и лизингополучателем. Третьим лицом в таком случае будет выступать уже лизингополучатель.

Напомним, что в соответствии со ст. 276 ГК исполнение обязательства может быть возложено в целом или в части на третье лицо, если это предусмотрено законодательством или договором, а равно если третье лицо связано с одной из сторон соответствующим договором. Если из законодательства, условий обязательства или его существа не вытекает обязанность должника исполнить обязательство лично, кредитор обязан принять исполнение, предложенное за должника третьим лицом. Договором в пользу третьего лица согласно ст. 391 ГК признается договор, в котором стороны установили, что должник обязан произвести исполнение не кредитору, а третьему лицу, указанному или не указанному в договоре и имеющему право требовать от должника исполнения обязательства в свою пользу.

Предложенная А.А. Ивановым концепция объяснения правового положения продавца в правоотношениях лизинга, заключающаяся в необходимости использования сразу двух видов обязательств с участием третьих лиц, на наш взгляд, не лишена определенных недостатков. Во-первых, для чистоты правового регулирования правоотношений лизинга с участием продавца необходимо использовать один из видов обязательств с участием третьих лиц, поскольку каждый из них имеет свои взаимоисключающие особенности, которые и позволили законодателю разграничить их (ст. ст. 276 и 391 ГК РК). Во-вторых, справедливо замечание В.В. Витрянского о том, что «положение о возможности возложения исполнения обязательства лизингодателем на продавца предполагает, что по общему правилу такое исполнение должно предоставляться лизингополучателю со стороны лизингодателя, но это исключается нормой, содержащейся в п. 1 ст. 668 ГК РФ, согласно которой имущество, являющееся предметом договора лизинга, передается лизингополучателю не лизингодателем, а продавцом. Кроме того, при возложении исполнения обязательства на третье лицо ответственность перед кредитором за неисполнение или ненадлежащее исполнение несет должник (в нашем случае лизингодатель), а не третье лицо (продавец), что также не укладывается в конструкцию лизинга»<32>.

В.В. Витрянский, в свою очередь, объясняя правовое положение продавца лизингового имущества, использует только один вид обязательства с участием третьего лица – договор в пользу третьего лица. Так, он пишет: «Специфика лизинговых отношений (тесная взаимосвязь договоров купли-продажи и аренды) как раз и состоит в том, что договор купли-продажи лизингового имущества благодаря специальным правилам договора финансовой аренды (лизинга), содержащимся в ГК (§ 6 гл. 34), изначально конструируется по модели договора в пользу третьего лица… Именно это имеют в виду специальные правила о финансовой аренде (лизинге), предусмотренные ГК, когда возлагают на продавца обязанность передать лизинговое имущество непосредственно лизингополучателю, а последнего, не являющегося стороной в договоре купли-продажи, наделяют правами покупателя по указанному договору (п. 1 ст. 668, п. 1 ст. 670)»<33>.

Однако Ю.С. Харитонова подвергает критике концепцию рассмотрения договора купли-продажи как договора в пользу третьего лица по следующим основаниям. Во-первых, «в договорах в пользу третьего лица последнее имеет только права и не несет никаких обязанностей. В то время как лизингополучатель обязан принять надлежащее исполнение от поставщика имущества на правах покупателя по договору поставки»<34>. Отметим, что аналогичная ситуация характерна и для казахстанского гражданского законодательства. Так, в соответствии с п. 3 ст. 270 ГК РК обязательство не создает обязанностей для третьих лиц. В случаях, предусмотренных законодательством или соглашением сторон, обязательство может порождать для третьих лиц права в отношении одной или обеих сторон обязательства. В соответствии же с п. 1 ст. 572 ГК лизингополучатель имеет права и несет обязанности, предусмотренные Кодексом для покупателя, кроме обязанности оплатить приобретенное имущество, как если бы он был стороной купли-продажи указанного имущества. Таким образом, ст. 572 ГК допускает возложение определенных обязанностей, вытекающих из договора купли-продажи, являющегося договором в пользу третьего лица, непосредственно на лизингополучателя, который в правоотношениях, вытекающих из договора купли-продажи, выступает третьим лицом по отношению к его сторонам – продавцу и покупателю (лизингодателю).

В связи с этим следует отметить, что в доктрине неоднократно высказывалось мнение о возможности возложения на третье лицо определенных обязанностей. Так, например, М.К. Сулейменов считает, что «из обязательства для третьего лица могут возникнуть и определенные обязанности, но только после выражения третьим лицом согласия принять выговоренное в его пользу право. Например, договор перевозки, заключенный между грузоотправителем и перевозчиком, предусматривает право третьей стороны (грузополучателя) потребовать выдачи груза. Но у грузополучателя при получении груза возникают и обязанности произвести окончательный расчет с транспортной организацией, если возникнет такая необходимость»<35>. М.И. Брагинский при исследовании правовой природы договора в пользу третьего лица также отмечает, что «после того, как третье лицо выразило свое согласие на вступление в договор,определенные обязанности могут быть возложены и на него. Так, в силу ст. 200 КТМ в случае заключения договора морского страхования в пользу другого лица страхователь несет все обязанности по договору. Однако эти же обязанности возлагаются и на лицо, в пользу которого заключен договор, если заключение имело место по его поручению или хотя и без поручения, но выгодоприобретатель выразил на то свою волю»<36>.

Во-вторых, по мнению Ю.С. Харитоновой, концепция возможности рассмотрения договора купли-продажи как договора в пользу третьего лица не работает в следующей ситуации. Так, она пишет: «В п. 3 ст. 430 ГК РФ предусмотрено, что в случае, когда третье лицо отказалось от права, предоставленного ему по договору, кредитор может воспользоваться этим правом. В данном случае надо помнить, что лизингополучатель должен иметь право отказаться от своих прав и исполнения обязанностей покупателя по договору купли-продажи, то есть отказаться от исполнения договора. В п. 3 ст. 450 ГК РФ указано, что в случае одностороннего отказа от исполнения договора полностью договор считается расторгнутым. Однако в соответствии с п. 1 ст. 670 ГК РФ арендатор не может расторгнуть договор купли-продажи с продавцом без согласия арендодателя»<37>.

Однако, на наш взгляд, такие доводы не бесспорны, поскольку автор смешивает такие понятия, как «односторонний отказ от исполнения договора (отказ от договора)» (ст. 404 ГК РК, ст. 450 ГК РФ) и отказ третьего лица от права, предоставленного ему по договору (ст. 391 ГК РК, ст. 430 ГК РФ). В описанной Ю.С. Харитоновой ситуации вполне закономерным является вопрос о том, имеет ли место в данном случае односторонний отказ от исполнения договора? Думается, что нет, поскольку нормы ст. 404 ГК РК (ст. 450 ГК РФ соответственно) посвящены урегулированию ситуации, когда одна из сторон договора в случаях, предусмотренных ГК, иными законодательными актами или соглашением сторон, отказывается от исполнения договора, что в конечном результате, действительно, может привести к расторжению договора. Однако лизингополучатель является не стороной договора купли-продажи, а третьим лицом. Именно такой его статус и побудил российского законодателя, вслед за аналогичной нормой Оттавской конвенции о международном финансовом лизинге (§ 2 ст. 10), включить в п. 1 ст. 670 ГК РФ норму о том, что арендатор не может расторгнуть договор купли-продажи с продавцом без согласия арендодателя. В соответствии со ст. 391 ГК РК (ст. 430 ГК РФ) третье лицо вступает в правоотношение путем выражения воли воспользоваться выговоренным в его пользу правом, то есть как бы заменяет собой кредитора. Однако если третье лицо отказалось от права, предоставленного ему по договору, кредитор опять занимает свое место и может сам воспользоваться этим правом, если это не противоречит законодательству и договору<38>. Таким образом, отказ третьего лица от права, предоставленного ему по договору, не является односторонним отказом от исполнения договора. В соответствии с п. 4 ст. 391 ГК РК (п. 3 ст. 430 ГК РФ) в случае, когда третье лицо отказалось от права, предоставленного ему по договору, кредитор может воспользоваться этим правом, если это не противоречит законодательству и договору. Таким образом, заключенный договор не прекращается, а из договора в пользу третьего лица становится обычным договором в пользу его участников.

Рассмотрев предложенные А.А. Ивановым, В.В. Витрянским, Ю.С. Харитоновой концепции, можно придти к выводу, что при более детальном анализе каждое из возникающих из договора лизинга и договора купли-продажи обязательств нельзя без определенных оговорок отнести ни к обязательству в пользу третьего лица, ни к обязательству, исполнение которого осуществляется третьим лицом. То есть складывается ситуация, когда обязательство, являющееся по своей правовой природе обязательством с участием третьего лица, в рамках действующего в настоящее время гражданского законодательства нельзя однозначно (без каких бы то ни было оговорок) отнести ни к одной из существующих моделей правового регулирования обязательств с участием третьих лиц. Выход в такой ситуации, на наш взгляд, видится в следующем. Во-первых, необходимо признать договор купли-продажи лизингового имущества не обычным договором в пользу третьего лица, а договором, имеющим специфические особенности, поскольку анализ правовой природы обязательственного правоотношения, вытекающего из договора купли-продажи лизингового имущества, все же позволяет сделать вывод о возможности его отнесения к виду обязательств в пользу третьего лица, но с определенными оговорками. Следует отметить, что одним из аргументов для признания договора купли-продажи договором в пользу третьего лица является наделение лизингополучателя (третьего лица) по отношению к продавцу лизингового имущества правом требовать исполнения обязательства в свою пользу. Так, согласно ст. 572 ГК, по общему правилу, лизингополучатель вправе предъявлять непосредственно продавцу имущества, являющегося предметом договора лизинга, требования, вытекающие из договора купли-продажи, заключенного между продавцом и лизингодателем, в частности, в отношении качества и комплектности имущества, сроков его поставки и в других случаях ненадлежащего исполнения договора продавцом. Это обстоятельство объясняет «как специфику исполнения обязательства, вытекающего из договора лизинга, по передаче имущества лизингополучателю, так и особенности структуры ответственности за его неисполнение или ненадлежащее исполнение»<39>.

Вместе с тем к числу особенностей договора купли-продажи лизингового имущества как договора в пользу третьего лица следует отнести следующие особенности: 1) действующим законодательством РК прямо предусматривается возможность наделения лизингополучателя, выступающего в роли третьего лица, правами, а также возможность возложения на него отдельных обязанностей покупателя (ст. 572 ГК, ст. 14 Закона о финансовом лизинге), несмотря на общую норму п. 3 ст. 270 ГК о невозможности создания обязательством обязанностей для третьих лиц; 2) в соответствии с п. 1 ст. 572 ГК лизингополучатель имеет права и несет обязанности, предусмотренные Кодексом для покупателя, кроме обязанности оплатить приобретенное имущество, как если бы он был стороной купли-продажи указанного имущества. Между тем очевидно, что лизингополучатель обладает не всеми правами покупателя. Так, например, из договора купли-продажи у лизингополучателя не может возникнуть право собственности на лизинговое имущество; 3) в отличие от общего правила о необязательности соблюдения условия о специальном указании в договоре наименования третьего лица, закрепленного в п. 1 ст. 391 ГК, третье лицо в договоре купли-продажи лизингового имущества (лизингополучатель), как правило, должно быть указано непосредственно. Кроме того, согласно ст. 568 ГК, а также подп. 2-1) п. 2 ст. 11 Закона на лизингодателя (покупателя в договоре купли-продажи) возлагается обязанность по уведомлению продавца о том, что имущество предназначено для передачи его в лизинг определенному лицу; 4) если иное не предусмотрено законодательством или договором, стороны договора купли-продажи – лизингодатель (покупатель) и продавец не могут расторгать или изменять заключенный ими договор без согласия третьего лица (лизингополучателя), независимо от момента выражения третьим лицом воли воспользоваться своим правом, в отличие от общего правила, закрепленного в п. 2 ст. 391 ГК, позволяющего сторонам договора расторгнуть или изменить договор до момента выражения третьим лицом намерения воспользоваться своим правом. Изменение или расторжение лизингодателем договора купли-продажи лизингового имущества без согласия лизингополучателя противоречит природе правоотношений лизинга и может рассматриваться как нарушение лизингодателем своих обязанностей по договору лизинга, если иное не предусмотрено договором лизинга.

Во-вторых, необходимо внесение изменений и дополнений в п. 3 ст. 270 ГК, допускающих в случаях, предусмотренных законодательством или соглашением сторон, возможность возникновения из обязательства для третьих лиц не только прав в отношении одной или обеих сторон обязательства, но и определенных обязанностей после выражения третьим лицом своего намерения воспользоваться выговоренным в его пользу правом.

Следует отметить, что в казахстанской юридической литературе, помимо концепций двустороннего и многостороннего характера договора лизинга, существует промежуточная точка зрения по данному вопросу. К числу ее сторонников следует отнести таких ученых, как М.К. Сулейменов, К.М. Ильясова, Р.А. Маметова<40>. Суть данного подхода обусловлена особенностями казахстанского лизингового законодательства, допускающего оформление договора лизинга с участием лизингодателя, лизингополучателя и продавца. В связи с этим Р.А. Маметова отмечает, что договор лизинга является двух- или трехсторонней сделкой<41>. По мнению К.М. Ильясовой, «в казахстанском законодательстве договор лизинга может приобрести трехсторонний характер, поскольку в нем участвуют продавец, лизингодатель и лизингополучатель (ст. 13 Закона о лизинге)… Однако заключение трехстороннего договора не всегда возможно. В связи с этим в основном лизинговые отношения будут опосредоваться двумя договорами»<42>. Далее она отмечает, что в последнем случае «лизинг нельзя признать трехсторонней сделкой, если в его заключении участвуют лизингодатель и лизингополучатель, а с продавцом заключается договор купли-продажи». При этом договор купли-продажи, по мнению К.М. Ильясовой, является договором в пользу третьего лица, поскольку правовая природа договора купли-продажи не изменяется от того, что предмет продажи приобретается для передачи в лизинг<43>.

По мнению М.К. Сулейменова, отрицательно относящегося к возможности существования в гражданском праве многосторонних обязательств, любой договор, где несколько сторон, можно свести к двусторонним обязательствам. Договор лизинга могут заключить три стороны, но в нем будут два обязательства – лизинга и купли-продажи с продавцом, в котором оговариваются условия поставки оборудования лизингополучателю<44>. Отметим, что мы также согласны с его утверждением о том, что «при анализе любых сложных отношений следует все же исходить из двусторонних отношений, ибо каждый из участников сложной системы связей, несмотря на единство цели и субъектного состава, обладает собственными интересами. Соединение и удовлетворение этих интересов наиболее полно реализуется в двусторонних правоотношениях с корреспондирующими правами и обязанностями»<45>.

На наш взгляд, нормы ст. 13 Закона о финансовом лизинге, допускающие возможность оформления лизинговых правоотношений с участием трех субъектов: лизингодателя, лизингополучателя и продавца, не могут служить достаточным обоснованием для вывода о трехстороннем характере обязательства, вытекающего из договора лизинга. В данном случае можно говорить о трехстороннем характере договора лизинга как документа, но не обязательства или сделки. Как известно, сделками (как юридическими фактами) признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Сделки могут быть односторонними (для совершения которых, в соответствии с законодательством или соглашением сторон, необходимо и достаточно выражения воли одной стороны) и двух- или многосторонними (договоры) (для совершения которых необходимо выражение согласованной воли двух либо трех или более сторон). Подавляющее большинство договоров являются двусторонней сделкой, поскольку из договора возникает, как правило, обязательственное правоотношение, а для обязательства характерно наличие двух сторон, интересы которых противоположны: одна имеет право требования (кредитор), другая – корреспондирующую этому праву обязанность (должник)<46>. В случае заключения договора лизинга с участием лизингодателя, продавца и лизингополучателя, на наш взгляд, в таком договоре как трехстороннем документе имеет место механическое объединение двух юридических фактов (двух сделок). Для совершения многосторонних сделок, как известно, необходимо согласование волеизъявлений всех его сторон. В случае же с договором лизинга лизингодатель и лизингополучатель принимают участие в согласовании условий лизинговой сделки, а лизингодатель и продавец – в согласовании сделки купли-продажи.

В случае заключения двух договоров – лизинга и купли-продажи – из договора лизинга возникают внешнее – вещное правоотношение между лизингополучателем и всеми третьими лицами и внутреннее – обязательственное между лизингодателем и лизингополучателем, из договора купли-продажи – обязательственное правоотношение между лизингодателем и продавцом и обязательственное правоотношение между продавцом и лизингополучателем, являющимся не стороной договора купли-продажи, а его участником, связанным с лизингодателем как стороной договора купли-продажи (иначе говоря, третьим лицом, в пользу которого был заключен договор купли-продажи).

Сложность структуры договорных связей, возникающих при оформлении правоотношений лизинга, породила бытующее в настоящее время расхожее мнение о необходимости обязательного использования конструкций предварительного и основного договора. Так, по мнению Р.А. Маметовой, «даже при трехстороннем классическом лизинге недостаточно договора купли-продажи и договора лизинга. Из смысла ст. 565 ГК, ст. 15 Закона о финансовом лизинге вытекает, что вначале подписывается договор лизинга, затем купли-продажи. Данная проблема очень актуальна. Разрешение ее возможно и практически удобно путем включения в пакет подписываемых документов преддоговорного договора, например лизингового соглашения. Тогда заключение лизинговой сделки будет происходить по следующим этапам: 1) соглашение о заключении договора о лизинге, в котором ставится цель заключения купли-продажи лизингового имущества с продавцом, договора лизинга между сторонами лизингового соглашения; 2) совершается купля лизингового имущества; 3) заключается сам договор лизинга; 4) подписывается акт приемки передаваемого в лизинг имущества»<47>.

Очевидно, что «преддоговорный договор», который автор называет лизинговым соглашением, с точки зрения гражданского права более правильно было бы именовать предварительным договором лизинга. Что касается ошибочного, на наш взгляд, мнения автора о том, что лизинговая сделка заключается путем последовательного заключения предварительного договора, договора купли-продажи, а затем договора лизинга, то оно, скорее всего, было основано на нормах ст. 2 Федерального закона о финансовой аренде (лизинге)<48>, действовавшего в редакции до 2 февраля 2002 г., то есть до внесения в него соответствующих изменений и дополнений Федеральным законом «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон «О лизинге»»<49>. Дело в том, что, действительно, согласно прежней редакции вышеназванной статьи Федерального закона о лизинге лизинговая сделка рассматривалась как совокупность собственно договора лизинга и заключаемого в соответствии с ним договора купли-продажи предмета лизинга. В настоящее же время определение договора лизинга, предусмотренное ст. 2 Федерального закона о лизинге, максимально приближено к определению, содержащемуся в ст. 665 ГК РФ. Как пишет А.М. Эрделевский, «использование термина «сделка» для обозначения совокупности договоров не вполне соответствовало ГК РФ»<50>. Таким образом, даже опуская вышеназванные терминологические неточности, на наш взгляд, предлагаемая Р.А. Маметовой конструкция с обязательным заключением предварительного договора необычайно сложна и достаточно обременительна для лизингодателя, лизингополучателя и продавца.

На практике наиболее приемлемыми, на наш взгляд, являются следующие два варианта оформления договорных правоотношений лизинга. Первый – когда заключается один договор лизинга с участием лизингодателя, продавца и лизингополучателя, в котором одновременно объединяются обязательства купли-продажи и лизинга. Следует отметить, что практика оформления договорных отношений в сфере финансового лизинга, выработанная лизинговыми компаниями, показывает, что, как правило, это наиболее распространенный и удобный как для лизингодателя, лизингополучателя, так и для продавца способ. По мнению К.М. Ильясовой, такая структура договорных отношений является рациональной, поскольку позволяет избежать трудностей, связанных с заключением двух разных договоров, которые оторваны друг от друга во времени и имеют разный субъектный состав, но преследуют одну и ту же цель: передать имущество, переходящее в собственность покупателя, во временное владение и пользование лизингополучателя<51>. В целях сохранения конфиденциальности сведений как о самих обязательствах, так и определенной информации об их участниках, в такие договоры включаются отдельные статьи, направленные на предотвращение их несанкционированного распространения. Здесь с определенными оговорками можно согласиться с мнением Л.Г. Ефимовой, что «при заключении двух разных договоров очень трудно отразить в них особенности лизинга… поэтому целесообразно оформлять отношения по лизингу имущества путем заключения трехстороннего договора между всеми участниками сделки»<52>.

И второй вариант, при котором вначале заключается договор лизинга между лизингодателем и лизингополучателем, из которого у лизингодателя возникает обязательство заключить договор купли-продажи. При этом в такой договор в целях минимизации риска неисполнения лизингодателем обязанности по приобретению лизингового имущества по причинам, объективно от его воли не зависящим, желательно включать нормы о возможности по согласованию с лизингополучателем выбрать иного продавца и/или иное имущество.

Анализ практики оформления договорных правоотношений лизинга был бы неполным без рассмотрения еще двух подходов, предложенных в цивилистической литературе такими учеными, как К.М. Ильясова и Ю.С. Харитонова. Так, Ю.С. Харитонова отмечает, что «нельзя не учитывать определенную заинтересованность сторон в заключении именно двух различных документов (например, по соображениям удобства составления и подписания, в целях сохранения коммерческой тайны, когда лизингодатель не желает, чтобы другие участники сделки знали о его доходах от операции и т.п.)»<53>. При этом термин «документы» в данном случае она использует в смысле п. 2 ст. 434 ГК РФ, в той его части, где указано, что «договор в письменной форме может быть заключен путем составления одного документа, подписанного сторонами». По ее мнению, в этом случае «представляется возможным рассматривать подобные «договоры» не как самостоятельные сделки купли-продажи и передачи во временное пользование, а как отдельные «текстовые» части единого договора лизинга, заключенного между тремя сторонами»<54>.

Рассматривая вопрос очередности заключения договора лизинга и договора купли-продажи, К.М. Ильясова пишет, что «из анализа Оттавской Конвенции, очевидно, что … сначала может быть заключен договор купли-продажи в соответствии со спецификацией и условиями, одобренными пользователем, а затем договор лизинга»<55>. Далее она отмечает, что независимо от того, заключается ли вначале договор купли-продажи или договор лизинга, договор купли-продажи должен заключаться в соответствии с требованиями лизингополучателя, касающимися продавца, предмета лизинга и иных условий договора. Для того чтобы юридически грамотно урегулировать ситуацию, возникающую при заключении договора купли-продажи лизингового имущества до заключения договора лизинга, во избежание риска отказа лизингополучателя от заключения договора лизинга К.М. Ильясова предлагает до заключения договора лизинга одобрение лизингополучателем условий заключаемого договора купли-продажи рассматривать как предварительный договор, на основании которого заключение договора лизинга становится обязательным<56>. Таким образом, требование о необходимости заключения предварительного договора лизинга, на наш взгляд, нельзя признать обязательным для формирования структуры договорных лизинговых правоотношений. Заключать или нет предварительный договор лизинга или договор купли-продажи лизингового имущества, лизингодатель и лизингополучатель должны решать самостоятельно, исходя из сложившихся обстоятельств и собственных намерений.

Рассмотренная выше структура договорных связей имеет место в том случае, когда лизингодатель приобретает лизинговое имущество за счет собственных средств. Однако на практике, как правило, имеет место более сложная структура взаимоотношений между всеми участниками лизинговой операции (чаще при финансовом лизинге), позволяющая говорить о наличии сложной структуры правовых, а не только договорных связей. Так, в настоящее время часть лизингового имущества приобретается лизинговыми компаниями при использовании заемных средств не только казахстанских, но и международных финансовых институтов. Как отмечают А. Смагулов и М. Каирленов, «в 2003 г. две лизинговые компании Казахстана получили кредиты на сумму более 13 млн долларов США и процентные ставки по лизингу у них ниже, чем ставки по кредитам банков с аналогичными условиями. С ростом опыта в сфере лизинга, переходом на МСФО в 2005 г., и другие лизинговые компании будут иметь потенциальную возможность выхода на рынок внешнего заимствования»<57>. Это означает, что лизинговые правоотношения будут регулироваться в том числе и нормами международного частного права.

Как правило, казахстанские лизинговые компании, не обладая достаточными свободными средствами для реализации крупного лизингового проекта, обращаются в банк (зачастую, являющийся родительской организацией по отношению к лизинговой компании) за получением банковского займа, для обеспечения исполнения обязательств по которому в залог предоставляется имущество, выступающее предметом договора лизинга, либо принадлежащее лизинговой компании право требования уплаты лизинговых платежей (а также иных прав лизингодателя, возникающих из заключенного договора лизинга). При этом на практике имеют место случаи залога и лизингового имущества, и прав требования лизингодателя одновременно. В таких случаях в структуру лизинговых правоотношений включаются не только договорные правоотношения, оформленные договорами лизинга и купли-продажи, но и договором банковского займа (заключенным между лизингодателем и банком и являющимся основным договором) и договором залога лизингового имущества и/или прав требования (заключенным между лизингодателем и банком и являющимся акцессорным по отношению к основному договору займа).

Рассмотрим сложную структуру лизинговых связей на примере одной из программ предоставления банковских займов, действующих в одном из казахстанских банков. Так, в соответствии с ее условиями дочерняя лизинговая компания банка в рамках предоставленной ей банком кредитной линии заключает с индивидуальными предпринимателями и юридическими лицами договоры лизинга движимого имущества. При этом обязательным условием является предоставление лизинговой компанией в качестве залогового обеспечения своих прав лизингодателя по договорам лизинга, включая, но не ограничиваясь: право требования лизинговых платежей, право истребования лизингового имущества, право требования сумм, неустоек и иных сумм задолженности. Еще одним из обязательных условий вышеназванной программы предоставления банковских займов является условие об обязательном ежегодном страховании предмета договора лизинга. В данном случае в систему лизинговых правоотношений включаются также и страховые правоотношения между лизингополучателем и страховой компанией, возникающие из договоров страхования, заключаемых во исполнение обязательств лизингополучателя по договору лизинга.

Анализ положений вышеназванной банковской программы позволяет сделать вывод о наличии в ней существенных пробелов, которые могут повлечь за собой значительные риски как для банка, являющегося займодателем и залогодержателем, так и для лизинговой компании, выступающей заемщиком и залогодателем. Дело в том, что в соответствии с п. 3 ст. 303 ГК при залоге имущественных прав должник заложенного права должен быть уведомлен о залоге (в нашем случае должником является лизингополучатель). Однако ни Программа, ни типовые договоры залога прав лизингодателя, ни иные приложения к ней не содержат никаких сведений по этому поводу. Отметим, что ст. 18 Закона РФ о лизинге, допуская возможность лизингодателя в целях привлечения денежных средств использовать в качестве залога предмет лизинга, который будет приобретен в будущем по условиям договора лизинга (п. 2), содержит прямое указание о лежащей на лизингодателе обязанности предупредить лизингополучателя о всех правах третьих лиц на предмет лизинга (п. 3).

Кроме того, такой предмет залога, как имущественные права требования, фактически является для банка необеспеченным в силу целого ряда объективных причин. По мнению Ф.С. Карагусова, казахстанское гражданское и банковское право допускают залог права требования, но скептически относятся к их обеспечительной силе. В числе основных причин такого негативного подхода автор называет сложности с обращением взыскания на права требования по договорам, выступающим в качестве предмета залога, а также проблемы, связанные с оценкой стоимости такого залога. В отношении сложностей с обращением взыскания на права требования по договорам Ф.С. Карагусов отмечает, что «в Казахстане по сей день нет прецедента реализации права требования с публичных торгов… Сама практическая реализация залога права требования в большинстве случаев может привести к абсолютной бутафорности таких залоговых отношений: право требования по контрактам является, как правило, краткосрочным; с поступлением денег или имущества в собственность залогодателя само право требования прекращается, следовательно, исчезает предмет залога»<58>. Сказанное, на наш взгляд, абсолютно справедливо и в отношении залога прав лизингодателя, в частности, прав требования уплаты лизинговых платежей. Право требовать уплаты лизинговых платежей может возникнуть не ранее установленного в договоре лизинга срока уплаты таких платежей лизингополучателем, в случае же надлежащего исполнения (в надлежащем объеме, в надлежащий срок, а также в надлежащей форме) лизингополучателем обязанности по уплате лизинговых платежей право требования их уплаты как предмет залога перестает существовать. Кроме того, в случае ненадлежащего исполнения лизингополучателем обязанности по уплате лизинговых платежей практически невыполнимой становится и возможность обращения взыскания на такой предмет залога.

В связи со сложившимися объективными обстоятельствами Ф.С. Карагусов предлагает два варианта дальнейшего развития. Первый, по его мнению, является весьма неконструктивным и предполагает либо законодательный запрет для банков принимать такое обеспечение, как залог права требования по гражданско-правовым договорам, либо также на уровне деятельности государственного органа, регулирующего деятельность банков, признать возможность для банков выдавать бланковые займы без применения в отношении этих банков мер воздействия. Второй вариант представляется наиболее целесообразным, поскольку предполагает, по его мнению, эффективный выход из сложившейся ситуации путем отказа от конструкции залога права требования со всеми ее механизмами регистрации, обращением взыскания на предмет залога и т.п. и использования взамен такого института, как уступка требования<59>.

Возможность использования для обеспечения исполнения лизинговой компанией своих заемных обязательств перед банком не залога имущественных прав лизингодателя, а уступки права требования (цессии) представляется более приемлемым. Фактически в данном случае речь можно вести о так называемом раздельном лизинге, суть которого с юридической точки зрения заключается в возникновении множественности лиц на стороне кредитора (лизингодатель и банк). В случае с выбором наиболее оптимального вида обеспечения исполнения заемных обязательств лизингодателя перед банком еще одним выходом, на наш взгляд, является использование в качестве предмета залога самого лизингового имущества. Лизингодатель, оставаясь собственником имущества, переданного лизингополучателю по договору лизинга, вправе также передать его в залог в случае необходимости обеспечения исполнения им каких-либо обязательств. При этом, поскольку действующее законодательство РК не содержит каких бы то ни было ограничений, лизингодатель вправе передать лизинговое имущество в залог в обеспечение не только своих заемных обязательств (в случае привлечения заемных средств для финансирования лизинговой операции), но и любых других обязательств. Кроме того, он вправе выступить в роли так называемого вещного поручителя, то есть путем предоставления в залог лизингового имущества обеспечить исполнение не своих обязательств, а обязательств третьего лица.

В соответствии с подлежащими в данном случае применению нормами п. 2 ст. 549 ГК «Права третьих лиц на сдаваемое внаем имущество» при заключении договора лизинга лизингодатель обязан предупредить лизингополучателя о всех правах третьих лиц на сдаваемое внаем имущество, в том числе и праве залога. Неисполнение этого правила дает лизингополучателю право требовать уменьшения платы за пользование имуществом либо расторжения договора. В то же время следует отметить, что в данной статье, исходя из ее буквального толкования, речь идет о необходимости уведомления при заключении договора лизинга. Между тем необходимость передачи в залог лизингового имущества может возникнуть у лизингодателя и после заключения им договора лизинга с лизингополучателем. Как быть в этом случае? Очевидно, что лизингодатель обязан и в этом случае уведомить лизингополучателя о возникших после заключения договора лизинга правах третьих лиц на лизинговое имущество, поскольку в соответствии с п. 1 ст. 299 ГК залогом признается такой способ обеспечения исполнения обязательства, в силу которого кредитор (залогодержатель) имеет право в случае неисполнения должником обеспеченного залогом обязательства получить удовлетворение из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами лица, которому принадлежит это имущество (залогодатель), за изъятиями, установленными ГК.